Мултан

— Паспорт и виза! — командует охранник в маске на входе в автовокзал.

Тщательно проверив документы, покопавшись в рюкзаке и пропустив через металлодетектор, он впускает меня в полупустой автобус.

Перед отправлением в салон заходит человек с видеокамерой и снимает всех пассажиров, а мне жестом показывает снять маску.

От Карачи до Мултана около двенадцати часов езды, и я настраиваюсь на долгую поездку.

За окнами тянутся бесконечные трущебы, в которых живет более шестидесяти процентов этого многомиллионного города.

Там течет своя жизнь, копошатся в пыли и мусоре человеческие фигурки без перспектив на будущее.

Моим попутчиком оказывается молодой безбородый пакистанец в традиционном шальвар камизе. На остановке он угощает меня чаем и орехами и слушает мои путешественные истории.

Поездка течет плавно, дороги хорошие, и я было совсем расслабляюсь, как вдруг мы оказываемся в хаосе пробки.

Наш водитель выруливает на встречную и, застряв между разрисованными пестрыми грузовиками, пытается вернуться в свою полосу.

Но это ему плохо удается из-за того, что одна полоса значительно выше другой, и автобус сильно кренится в сторону.

— Очень надеюсь, что мы не перевенемся. — небодро произносит мой спутник и хватается за спинку сидения.

Мы не переворачиваемся и поздно ночью прибываем в город Мултан на юге штата Пенджаб.

Город этот славен своими мечетями и мавзолеями, построенными суфиями в средние века.

Мои попытки снять номер в гостиницах успехом не увенчались. Оказывается, иностранным туристам, прибывающим сюда, необходимо особое разрешение полиции для прогулки по городу, а остановиться можно только в одной специальной гостнице.

Туда и везет меня мой новый знакомый Джавад с местного Каучсерфинга.

На утро, за час до выхода из гостиницы, я ставлю в известность о своих планах администратора на рецепции.

В назначенное время за мной заезжает Джавад и сообщает, что ко мне приставлен личный охранник на все время прибывания в Мултане.

Денек обещает быть солнечным, на дорогах лениво жужжат тук-туки, а мы направлямся к мавзолеям двух святых, шейхов суфийского братства.

Они возвышаются над городом, сияя белыми куполами, и привлекают тысячи паломников ежедневно. Ну а я привлекаю десятки желающих сделать со мной селфи. За полгода я пятый иностранец, посетивший этот город.

— Это место принадлежит потомкам Святого Бахауддина Закарии. Один из них — действующий министр Пакистана. — рассказывает Джавад во время нашей босоногой прогулки по мавзолею (наша обувь сдана на хранение при входе, там же оставлен охранник). — Тут вообще семья и род — великое дело.

Я прикасаюсь к терракотовым, наполненным столетиями кирпичам и смотрю на голубей, кружащих вокруг купола.

Подобные ощущения прикосновения к ушедшим временам возникали у меня в Иране, но тут все немного по-другому, пыльнее и многолюднее.

После Баха-уд-дина Закарии мы наведываемся в мавзолей его внука Рукн-е-Алама, расположенный неподалеку. Эта гробница поменьше и поспокойнее.

При входе местный музыкант, завидев нас, запевает песню.

— Суфийская музыка. — комментриует Джавад.

Он — кладезь познаний, и весь день просвещает меня касательно истории Пакистана, политической ситуации, Талибана и прочих полезных тем.

К концу прогулки я начинаю привыкать с сопровождению охранника и чувствую себя местной знаменитостью.

Не каждый день так разгуливаешь по Городу Святых.

Ближе к вечеру Джавад откланивается, предварительно угостив меня и охранника сладковатым свежим ласси.

— Сегодня день рождения у одной из моих племянниц. — объясняет он. — Будем праздновать узким кругом, не больше пятидесяти человек. Мои родственники и их семьи все на одной улице. У моего отца пять братьев и шесть сестер. И у мамы пять братьев. Их дети в основном все живут рядом.

Я думаю о том, что за пару десятилетий население Пакистана увеличилось со ста миллионов вдвое и решаю расспросить об этом Джавада, но уже завтра.