Бадшахи

По статистике январь — самый сухой месяц в году в Лахоре. Дождей практически не бывает, и город укутан полотном из смога и пыли.

Я смотрю на пунцовое, подозрительно облепленное облаками небо, и понимаю, что где-то в статистике образовалась брешь, из которой скоро польется вода.

Ну, а пока что над городом парят орлы, высматривая внизу добычу, а я собираюсь на прогулку.

— Я тут, спускайся! — ее голос, льющийся из телефона, отрывает меня от наблюдений за облаками и орлами, и я выхожу на улицу.

Такси у гостиницы нет, зато есть тук-тук, из которого мне машет Шахин.

— Уже катался на таком? — спрашивает она, глядя на мою реакцию на этот вид транспорта.

— Ага, по Нью-Дели. — отвечаю я. — Так что не впервой.

Водитель газует, и мы вклиниваемся в поток траспорта.

К чести Пакистана, шума и гама тут на порядок меньше чем в Индии, потому что каждый водитель не считает своим долгом бибикать по поводу и без повода.

Мы держим путь в Мечеть Бадшахи, вторую по величине мечеть в Пакистане. Скоро нам предстоит переезд в Пешавар, а я до сих пор не видел белые купола этой Лахорской достопримечательности.

Припускает дождь, мы мчимся среди тысяч других рикш и тук-туков и обсуждаем пакистанские впечатления последних дней.

Происходящее в Пакистане здорово описывают два английских выражения: «too much» и «random», так я считаю.

Все вокруг без меры и в совершенно произвольным хаотичным образом.

Шахин соглашается со мной, а мы тем временем прибываем. Начинается дождь, водитель заламывает тройную цену, а Шахин, которая говорит на Урду, потому что учила его в школе на Маврикии, возмущается и начинает торговаться.

Водитель, заслышав родной язык, смущается, и цена опускается. Мы ходим вдоль намокших террактовых стен и пытаемся найти вход. Почему-то это нам не удается.

Входные ворота закрыты, а человек пристроившийся в нише под зонтиком, говорит, что их откроют через пять минут, прямо перед вечерним намазом.

Проходит пять минут, десять, пятнадцать, однако же ворота остаются закрытыми. Дождь тем времнем усиливается, превращаясь в настоящий, противоречащий Лахорской статистике, ливень.

Мы тарабаним в ворота и кричим «Пустите нас!», но безрезультатно. Наш советчик под зонтиком продолжает беседовать по телефону и не обращает на наши страдания ни малейшего внимания.

В какой-то момент нас осеняет, что дальше еще есть вход. Я бегу на разведку, и действительно, метров через пятдесят нахожу открытые ворота. Мокрые как хлющ мы заходим наконец внутрь и попадаем в лапы к беззубому смотрителю с щеголеватой, выкрашенной в рыжий цвет бородой.

Он устраивает нам форменный допрос, мол кто такие, откуда, женаты ли. Узнав, что нет, он удивляется и проявляет гораздо больший интерес к Шахин, засыпая ее вопросами.

На вопросе, сколько она зарабатывает в месяц, мы прерываем беседу и пытаемся пройти в саму мечеть.

Путь в нее лежит через открытый внутренний двор, вмещающий летом до шестидесяти тысяч человек, и рыжебородый жестом показывает, что нужно снять обувь.

Дождь вовсю тарабанит о плитку, на улице около 10 градусов тепла, я весь мокрый, и совсем не уверен, что так уж сильно хочу в мечеть.

— Пойдем! — говорит Шахин и шустро разувается. — Это же часть опыта.

— Ну да, ну да. — безрадостно соглашаюсь я, провожая взглядом свои уплывающие в руках рыжебородого кросовки с носками.

И мы топаем босиком по лужам, посещаем мечеть, а затем и небольшой музей, где нам показывают тюрбан пророка Мухаммеда, платки Фатимы, платок Хусейна ибн Али и прочие реликвии.

Дождь тем временем не утихает, а наш рыжебородый знакомец поджидает нас на выходе из музея.

Он водит нас по мокрому двору, затевает фотосессию, предпочтительно с Шахин, а потом начинает выспрашивать ее номер телефона.

И лишь получив его, отдает нашу обувь, спрятанную на дне какой-то бочки и неохотно отпирает засов на воротах.

— А может быть, поужинаем вместе? — с надеждой спрашивает он. Но мы быстро ретируемся и отправляемся пить чай. Моим ногам совсем не понравились водные процедуры, и организм требует чего-то горячего.

Ну, а вечером наш Лахорский знакомый Убэйд ведет нас, мокрых и голодных, в ресторан. И не какой-то там, а один из лучших.

— Ресторан открыт, а как же Коронавирус? — интересуется Шахин, улепетывая вкуснейшие свежие лепешки и ягненка на косточке.

— Коронавирус? — мрачно переспрашивает Убэйд и подкручивает усы. — Его тут нет. Ему не понравилось в Пакистане, и он уехал в Европу, чтобы никогда не возвращаться.